Идея

Экспедиция 1961 года на Маргуарейс, организованная сразу же после моего возвращения с Цейлона, вымотала меня окончательно. Тем не менее мне удалось составить отчет, который позволил уточнить все, что я знал о подземном леднике. Его возраст, происхождение и строение оставались неизвестными. Поэтому по совету моего учителя Жака Буркара я принялся за классические труды о ледниках. Через два месяца я одолел многие сугубо специальные работы, но все же не нашел практически никаких сведений о подземных ледниках, если не считать описаний скопления льда в гротах типа грота Кастере и естественных ледников, часто встречающихся в Альпах и Пиренеях. Но ни то ни другое нисколько не напоминало ледника в пропасти Скарассон, который образовался, по-видимому, в доисторическое время, то есть в предшествующую геологическую эпоху.

Чем больше узнавал я о ледниках, тем сильнее волновало меня это необычайное явление природы. Наконец у меня возникла мысль — во время следующей экспедиции разбить на подземном леднике лагерь на два-три дня. Впрочем, вскоре я понял, что для серьезного изучения ледника, пожалуй, понадобится не менее двух недель. И вот тогда-то передо мной встала проблема подземного существования.

Изучая подземные пещеры, мы остаемся под землей совсем недолго и лишь в исключительных случаях до двадцати-тридцати часов. Продолжительные исследования обычно очень тяжелы, и спелеологам приходится делать привалы, ставить палатки, где можно согреться и с "комфортом" отдохнуть. Прочитав в "Истории спелеологии" Феликса Тромба главу о пребывании человека под землей, я узнал, что до сих пор никто еще не разбивал в пещерах долговременных лагерей. Значит, мне предстояло все решать самому. Я стал изучать климат подземных пустот и сразу же обратил внимание на неизменность, постоянство этой среды с совершенно определенными, на мой взгляд, физическими константами: полным отсутствием солнечной радиации, то есть вечной ночью, постоянной стопроцентной влажностью и практически постоянной нулевой температурой.

Сотрудница профессора Буркара, инженер-картограф Жинетта Энар, совершенно случайно познакомила меня с некоторыми отчетами о полярных экспедициях Поля Эмиля Виктора. В них натолкнулся я на исследование утомляемости человека за полярным кругом, и мне стало ясно, что изменение климата оказывает огромное влияние на наш организм. Проблема жизни в пещерах предстала передо мной в новом свете, и я понял, какое она может иметь значение. Я сразу же подумал об атомных убежищах. В самом деле, люди в этих убежищах будут лишены солнечного света. А без солнца не образуется витамина D , необходимого для усвоения кальция. Недостаток же кальция вызывает рахит.

Итак, я с головой ушел в изучение медицины, чтобы приобрести хоть какие-то познания в этой новой для меня области. Но, увы, ни один из трудов по медицине даже не затрагивал вопроса о влиянии на человека климата подземелий. И у меня внезапно возникла мысль: я должен провести под землей не менее двух месяцев, чтобы климат пещер успел повлиять на мой организм. Одного месяца, думал я, для этого будет мало, и в то же время не мог отделаться от мысли, что не смогу так долго жить на подземном леднике, не выдержу сырости и холода подземелья. В прошлом году нас едва хватило на несколько часов! Пока мы карабкались по каменным и ледяным глыбам, руки у нас совершенно окоченели. Тем не менее эта мысль преследовала меня неотступно, и я уже не мог ее заглушить. Я, конечно, сознавал, что цели такого опыта намного превосходят мои собственные познания и что мне понадобится помощь врачей-специалистов, которые смогли бы сделать все необходимые биологические анализы.

Вдруг меня осенила еще одна идея: не брать с собой часов, чтобы в условиях вечной подземной ночи изучить, как будет теряться представление о времени. По опыту предыдущих экспедиций я знал, что время под землей бежит незаметно, и мне хотелось проверить, сохранится ли это ощущение, если я не буду знать ни часов, ни дат. Я решил количественно измерить потерю представления о времени, но еще не знал, как это сделать. Потом я подумал о том, что смогу использовать в качестве временных единиц физиологический цикл организма: я буду ложиться, когда захочу спать, есть, когда почувствую голод, и работать, когда появится в этом потребность. Мой собственный жизненный ритм будет полностью изолирован от ритма жизни на поверхности, от влияния всех космических и социальных факторов. Вспоминая труды Павлова, которыми я увлекался, когда изучал физиологию, я думал о том, что жизнь людей и животных подчинена чередованию дней и ночей, но что сам я буду вырван из этих привычных условий. Может быть, этот опыт позволит мне обрести некий первичный ритм человека? И мне стало ясно, что я стою на пороге необычайно важных и интересных открытий. Невольно напрашивалось сравнение между моим опытом и жизнью космонавтов на искусственных спутниках — условия полной изоляции были те же, за исключением состояния невесомости.

Несколько дней меня мучили сомнения, осуществим ли мой замысел и нужно ли вообще его осуществлять, но потом я пришел к убеждению, что игра стоит свеч и пора переходить от слов к делу. Однако оставалось еще неизвестным, захотят ли мои товарищи из клуба Мартеля, чтобы я возглавил эту экспедицию 1962 года? Согласятся ли они поддержать мой опыт, который им наверняка покажется прямым вызовом судьбе? Дело в том, что в прошлом, 1961 году мы выполнили всю программу исследований только потому, что я беспрестанно подгонял моих друзей спелеологов, требуя максимума результатов в минимальные сроки. К концу экспедиции мы все были измучены до предела. Беспрерывные, проводимые днем и ночью исследования под землей не оставляли нам ни часу передышки, и я опасался, что подобная, может быть чрезмерная, гонка вызовет недовольство. Поэтому, когда пришло время поставить перед клубом Мартеля деликатный вопрос о будущей экспедиции, я решился на это не без колебаний.

Как и в случае с поездкой на Цейлон, мне помогла главный секретарь клуба Ноэли Шошон. Она предложила назначить меня начальником экспедиции. Особого энтузиазма мой проект ни у кого не вызвал. Скорее наоборот. Риск был слишком велик, и никто не хотел брать на себя такую ответственность. Опасности, которые меня ожидали, были известны всем: температура около нуля и стопроцентная влажность могли вызвать серьезное легочное заболевание; кроме того, мне грозили серьезные расстройства сердечной деятельности; а самым основным доводом против моего проекта было якобы угрожавшее мне безумие. Можно было подумать, что друзья заранее считали меня сумасшедшим! Прожить совершенно одному два месяца в полной темноте! Это казалось им бессмысленным и нереальным. С другой стороны, они знали — а это действительно знают только спелеологи,— что даже самая незначительная травма — сломанная рука или нога — под землей означает смерть, и какую смерть!.. Порой бывает совершенно невозможно вытащить раненого на поверхность, особенно если для этого нужно преодолеть "кошачий лаз" — узкий вертикальный колодец глубиной пять-шесть метров. Даже здоровому человеку трудно протиснуться сквозь такую лазейку в пропасти Скарассон, изгибающуюся в форме латинского S . В прошлом году некоторые наши спелеологи так и не смогли сделать это. Так что все опасения моих друзей были вполне обоснованны, и я, надо признаться, старался их рассеять чисто субъективными доводами.

— Послушай, Мишель! — говорили мне.— Ты же прекрасно знаешь, что мы не сумеем тебя вытащить, если ты будешь ранен. В "кошачьем лазе" можно ползти только по одному.

— Но почему вы хотите, чтобы я непременно что-нибудь себе сломал? Вот уже десять лет я работаю под землей и ни разу со мной ничего не случалось!

— Сейчас речь идет совсем о другом, ты должен нас понять. Сейчас за твою жизнь придется отвечать нам!

— Почему? Ведь я вам сказал, что снимаю с вас всякую ответственность. Весь риск я беру на себя.

— Да, но морально мы все равно за тебя отвечаем.

Подобные разговоры продолжались изо дня в день на протяжении всех рождественских праздников 1961 года. Мне пришлось немало поспорить с каждым из моих товарищей спелеологов.

Конференция в Ницце, посвященная моим подземным исследованиям в Азии и на Маргуарейсе, помогла мне окончательно завоевать доверие друзей. Поэтому я вернулся в Париж с твердой верой в будущее. Я был счастлив, что смогу опять возглавить экспедицию, и мечтал придать ей небывалый доселе размах.

Подготовка к экспедиции потребовала напряжения всех моих сил. Прежде всего необходимо было составить проспект, в котором излагались бы цели опыта, его научное значение и план действий. Мы намеревались начать подготовительные операции в первых числах июня, если только массив Маргуарейс и выходы пещер очистятся к тому времени от снега. Подготовка займет примерно неделю. Нам нужно будет решить проблему снабжения, установить, насколько и до какого пункта проходима бывшая "стратегическая" вьючная дорога, ведущая к массиву Маргуарейс, выяснить, смогут ли машины добраться до плато Амбруаз, где нам придется разбить свой базовый лагерь. Затем нужно будет доставить на место, к пропасти Скарассон, необходимое снаряжение и продукты. По моим расчетам, груз получался довольно большой. Возможно, придется его перебрасывать на вертолете, потому что, по всей вероятности, дорога окажется перерезанной обвалами и наледями. Я надеялся, что Национальная служба гражданской обороны предоставит нам свой вертолет, как и в прошлом году. Господин Фор, директор Национальной службы обороны департамента Приморских Альп, обещал мне помочь, и я на него рассчитывал. К сожалению, в то время я не знал, что вертолет будет переведен на аэродром Ниццы только в июле.

Рис. 5. Расположение палатки Мишеля Сифра на подземном леднике, а - нагромождение глыб морены при входе на ледник.

В мой план входило устройство подземного лагеря на леднике на глубине 110 метров. Там была горизонтальная площадка, на которой можно было без труда поставить достаточно вместительную палатку (рис. 5). С внешним Миром я намеревался сноситься по радио. Но мне пришлось отказаться от такого рода связи из-за отсутствия необходимой поддержки и денег. Мне предстояло провести под землей два месяца, с 15 июня по 15 августа, и выбраться на поверхность к моменту прихода моих товарищей, которые должны были вести на массиве изыскания до начала сентября. В то время я был еще настолько наивен, что полагал, будто смогу после подъема возглавлять работы экспедиции. Впрочем, сроки были выбраны подходящие — они позволяли моим товарищам поднять с ледника все снаряжение. Экспедиция должна была продлиться до 2 сентября. В ее планы входили многочисленные исследования, в частности окрашивание ручья в одной из пещер на плато Амбруаз. Я надеялся также собрать образцы пород в пропасти Пьяджиа-Белла, чтобы составить карту геологического разреза подземелий Маргуарейса.

Весь этот проект мог быть осуществлен только при поддержке и реальной помощи со стороны высших инстанций. Поэтому я принялся рыскать по Парижу в поисках какой-нибудь гражданской или военной организации, которую могли бы заинтересовать мои планы. Но когда ты всего лишь студент, ничего не смыслящий в делах, надо быть заранее готовым к всевозможным неожиданностям. Ты можешь ходить из одного учреждения в другое, от одной секретарши к другой и всем объяснять одно и то же. Лишь в одном случае из десяти тебе удастся поговорить с действительно понимающим человеком. И только в одном случае из ста твои слова будут приняты всерьез. Именно это произошло со мной. В течение долгих месяцев я встречался с людьми, которых мой проект должен был бы заинтересовать, но никто не отнесся ко мне с настоящим доверием. Я, видите ли, был слишком молод — всего двадцать три года! — и никто не верил в мои замыслы, всем они казались нереальными.

Я понимаю, что никто не обязан рисковать из-за первого встречного, но мне казалось, что любое предложение, прежде чем от него отмахнуться, следует сначала рассмотреть, проверить, осуществимо ли оно технически. И, конечно уж, надо бы поинтересоваться, что это за молодой человек обращается к вам, дрожа от смущения, и доверяет вам свои самые сокровенные мечты. В эти месяцы я был полон надежд, но все кончилось крахом. Однако я знал, что "хотеть — значит мочь", и не впадал в отчаяние, несмотря на окружавшую меня стену равнодушия.

Только Марк Мишо, друг моего детства, верил в меня. Он видел, что я напрасно трачу время и последние гроши, которые родители присылали мне на жизнь. Он видел, что я ставлю на карту все свое будущее ради еще не оформившегося, смутного проекта, потому что я пропускал лекции в Сорбонне, а это отнюдь не нравилось профессору Жаку Буркару. Мой учитель считал, что вся эта затея отрывает меня от занятий, и относился к ней с неодобрением, однако по-прежнему был добр к "трудному ребенку", с самого начала доставлявшему ему одни беспокойства...

И после очередного, пожалуй, самого обидного провала, после того как я проторчал полдня в очередной приемной, объясняя суть моего эксперимента, и в ответ услышал, что понадобится по крайней мере год серьезной подготовки, чтобы мой проект можно было рассмотреть — да, да, всего лишь рассмотреть! — я вновь позвонил Марку и предложил ему провести вечер вместе.

— Как дела, Мишель? — спросил меня Марк.

— Плохо,— ответил я.— Я сыт всем этим по горло. Никто не принимает меня всерьез.

Несколько дней спустя, совершенно выбитый из колеи, я оказался в компании одной девушки. Неожиданно она сказала:

— А что если ты обратишься за советом в Фонд призваний? Ведь ты один из их лауреатов!

— Я об этом думал. Но я уже истратил всю стипендию, которую мне дали для экспедиции на Цейлон, и теперь должен выпутаться сам, чтобы снова быть на коне. Однако ты подала мне мысль. Морис Герцог, верховный комиссар по делам молодежного спорта,— член жюри фонда. Может быть, он мне поможет. Он ведь знает, как трудно организовать хоть сколько-нибудь серьезную экспедицию!

— Алло, мадам Брезар? - Да.

— Говорит Мишель Сифр. Я отправляюсь в спелеологическую экспедицию этим летом и хочу провести два месяца на дне подземной пропасти. Не сможете ли вы познакомить Мориса Герцога с моим проектом? Если бы он меня поддержал... С его авторитетом...

— Приходите в следующий вторник, я поговорю с верховным комиссаром.

В следующий вторник я сидел в приемной на улице Шатодён. Книги об альпинизме на стендах напоминали о наиболее крупных победах последних лет. Каждый раз, когда секретарша появлялась в приемной, я думал, что сейчас вызовут меня.

Через несколько минут меня действительно пригласили в большую комнату, где сам Герцог поднялся мне

навстречу с широкой улыбкой. С дрожью пожал я его изувеченную руку. Вспоминая Аннапурну, трагедию Герцога и его товарищей, я каждый раз невольно содрогаюсь, как и всякий юнец, знакомый с историей этого невероятного восхождения. Я уже начал излагать ему свои планы, когда вошла мадам Брезар. Она весьма похвально отозвалась о моих прежних достижениях, и я едва сдержал радость, когда Морис Герцог сказал, что берет меня под свое покровительство. Затем мы поговорили об общих друзьях спелеологах, Жаке Эрто, Раймонде Гаше и даже об одном знакомом мне непальском офицере, который сопровождал экспедицию Герцога в Гималаях.

Наконец-то такой по-настоящему большой человек оказал мне доверие! Это была победа. На обратном пути, в давке метро, зажатый толпой, я говорил себе: "Да, я добьюсь успеха, теперь я должен добиться успеха, мне уже нельзя отступать! Мишель, дружище, раздобудь деньги, выпутывайся как можешь, снаряди экспедицию, или все полетит к чертям — на попятный идти уже поздно. Вперед, мальчик, вперед!"

На следующий день, внеся кое-какие исправления в разработанный мною план экспедиции, я отослал его Морису Герцогу. Необходимо было еще отпечатать проспект в типографии. Это стоило 300 новых франков, а я еще не заплатил ни за общежитие, ни за талоны в столовую. Тем хуже для меня! Я все же решился на эту жертву, хотя и знал, что в ближайшие недели мне придется жить "аки птица небесная".

Одновременно со всем этим я занимался в Париже организацией Французского спелеологического института — общества, которое ставило перед собой цель расширять все виды спелеологических или близких к спелеологии исследований, а именно:

• направлять и координировать всевозможные спелеологические изыскания;
• организовывать и осуществлять спелеологические или связанные со спелеологией экспедиции;
• поощрять, организовывать, осуществлять и поддерживать различные научные или технические исследования и изыскания, которые способствуют углублению спелеологических или смежных со спелеологией знаний независимо от того, откуда исходят предложения — будь то Французский спелеологический институт или кто-либо из его членов, общественная организация, частное предприятие или отдельное лицо;
• расширять область практического применения спелеологии во всех ее аспектах;
• создать группу спелеологов-экспертов для исследований и изысканий как во Франции, так и за границей;
• создать спелеологические лаборатории и всячески их поддерживать, в частности обеспечивать приобретение научной и технической аппаратуры, необходимой для развития спелеологии и смежных с нею наук;
• способствовать публикации и распространению научных и технических информаций о проведенных экспедициях, исследованиях и изысканиях;
• собирать всю документацию, относящуюся к спелеологии и смежным наукам;
• поддерживать инициативу отдельных лиц, намеревающихся организовать спелеологическую экспедицию, помогать им в переговорах с официальными учреждениями;
• установить постоянную связь с иностранными спелеологическими организациями;
• пробуждать интерес общественности, особенно молодежи, к задачам спелеологии, пропагандируя и объясняя ее цели и значение.

Я разработал устав общества, который был одобрен префектурой полиции и вскоре опубликован в "Журналь оффисьель". Для меня это был первый шаг к созданию действенной спелеологической организации во Франции, где сегодня спелеология переживает опасный кризис.

В тот же период я накропал статейку в Академию наук об открытии в Италии истоков водопада Пезио, впадающего в реку По. Я писал эту статейку до трех часов ночи в маленьком баре на бульваре Журдан близ Университетского квартала. Когда я показал ее профессору Буркару, он сказал, что я должен указать название и адрес учреждения, которое организовало и направляло эти изыскания. Смутившись и не без внутренней дрожи — я всегда трепещу перед моим мэтром, хотя он этого и не знает,— я спросил:

— А можно мне подписать: "Ницца, площадь Сент-Этьенн, дом 34, Французский спелеологический институт?" - Можно, малыш,— ответил мой учитель с лукавой и доброй улыбкой.

— Благодарю вас, профессор!

Но слова благодарности он вряд ли расслышал и разобрал — настолько я был взволнован.

План экспедиции занимал шесть машинописных страниц. О том, чтобы опубликовать его полностью, не могло быть и речи, поэтому пришлось сократить план до трех страниц, включая пояснения. Когда я редактировал текст, я невольно задумался о проблемах оборудования моего будущего подземного жилища. Может быть, использовать круглую надувную палатку! Она занимает наименьшую площадь и в то же время имеет наибольшую вместимость.

Но конструктора палатки в Париже не оказалось, и, чтобы встретиться с ним, мне пришлось преодолеть немало трудностей. После всего этого мне предложили слишком маленькую и слишком тяжелую модель, а главное, конструктор не хотел вносить в нее изменения, необходимые, по моему глубокому убеждению, для уменьшения конденсации влаги. Конденсация влаги наблюдается во всех подземных убежищах, и в свое время это явление причинило немало неприятностей в фортах линии Мажино.

Дело в том, что атмосфера пещер до предела насыщена влагой, то есть содержит максимальное количество водяных паров для данной температуры при данном давлении. При 0° по Цельсию в одном кубическом метре воздуха там может содержаться в виде водяных паров до 5 граммов воды. Эта величина меняется в зависимости от температуры: чем выше температура, тем больше в воздухе паров. Так, при 10° в одном кубическом метре воздуха может быть 9 граммов воды, а при 20°—17 граммов.

Когда я начну нагревать палатку изнутри, воздух станет легче, объем его увеличится, и нагретый воздух будет подниматься вверх; достигнув крыши палатки, он настолько охладится, что часть водяных паров сконденсируется в виде капелек. Например, при температуре внутри палатки +10°, а снаружи 0° каждый кубический метр отдаст 9 — 5 = 4 грамма воды.

Рис. 6. План палатки Мишеля Сифра. Стрелками показана система вентиляции. 1 - воздушный рукав; 2 — вход в палатку.

То же самое явление происходит в кучевых облаках в ясный день, и точно так те образуются капельки на холодной крышке над кипящей кастрюлей. Так же как из кастрюли выкипает вода, из нагретого воздуха при охлаждении удаляется часть влаги. Но когда влага конденсируется на крышке кастрюли, это не беда; гораздо хуже, если такой крышкой оказывается потолок палатки у вас над головой.

Чтобы избавиться от конденсации влаги внутри палатки, я намеревался воспользоваться палаткой с двойными стенками, потолком и полом и с двумя отверстиями у основания для стока воды (рис. 6). При такой конструкции влага не будет конденсироваться на внутренних стенках палатки. Кроме того, двойные стенки лучше удерживают тепло, особенно если внутренние полотнища сделать из шелка. Что касается внешнего покрытия, то ради облегчения общего веса палатки я бы хотел, чтобы оно было из водонепроницаемого нейлона.

В те дни, когда я занимался подготовкой, мне как-то повстречался мой друг Жан-Пьер Меретё, которого я не видел со времени спелеологической экспедиции на Маргуарейс в 1958 году. Видно, и на этот раз ему было суждено стать одним из моих самых ценных помощников. По счастливой случайности, Жан-Пьер был знаком с неким Мерлэном с предприятия Лакордё, который изготовлял великолепные палатки для альпинистов. Мерлэн заинтересовался моим проектом и готов был любезно предоставить мне одну из своих палаток, если я приобрету у него все остальное снаряжение.

Предложенная Мерлэном палатка была довольно вместительна, но я все тянул с ответом, надеясь получить подходящее снаряжение от какого-нибудь правительственного учреждения. В последний момент мне все же пришлось принять предложение Мерлэна, при условии что в конструкцию палатки будут внесены необходимые изменения.

Для решения проблемы обогрева и освещения моего будущего жилища я занялся поисками переносного генератора (движка), который наилучшим образом удовлетворял бы этим целям. Приобретя генератор, я мог бы не опасаться выделения углекислого газа и окиси углерода внутри палатки. К сожалению, денег на покупку генератора у меня не было, а одолжить мне его никакая организация не соглашалась. И эту идею пришлось оставить.

Поскольку я не знал, хорошо ли вентилируется ледниковая пещера, мне пришлось выбрать обогреватель, используемый для герметически закрытых помещений, который действует на основе катализа бензина с выделением только углекислого газа и водяных паров, но никоим образом не окиси углерода. Окись углерода — смертельный газ! Я помнил, что адмирал Ричард Бёрд едва не погиб от отравления во время зимовки 1934 года на антарктической станции Литл-Америка.

Такой обогреватель не сразу удалось найти; его предложила мне одна лионская фирма. Компания "Шелл" и компания "ЮРЖ", специализирующиеся на производстве сжиженного бутана и пропана, предоставили в мое распоряжение несколько газовых плиток, действующих на бутане, которые я решил использовать для приготовления еды.

Что касается освещения, то я долго колебался, не зная, что предпочесть — газ, электрические батарейки или аккумуляторы. Мои сомнения разрешил Марк Мишо. Он посоветовал мне использовать электрические батареи промышленного назначения. Один из инженеров компании "Мазда" объяснил мне, как ими пользоваться, и я выбрал четыре пакета по четыре батареи. Этого было достаточно, чтобы получить ток напряжением 4,5 вольта на 1500 часов.

Вопрос о продовольствии я пока не решал до возвращения в Ниццу. Последней и главной моей заботой оставалось снаряжение. Время летело незаметно. Оказалось, что прошла уже половина мая, и положение становилось критическим — я все еще не мог раздобыть денег для моей экспедиции.

Меня спас Жан-Пьер. Он сказал, что компания "Лакорде" согласна предоставить мне кредит, если я решусь наконец взять их палатку. Пришлось согласиться. При встрече с инженерами я объяснил, какие изменения необходимо внести. Речь, в частности, шла о новой системе вентиляции, которую мы заранее продумали с моим другом инженером Этьеном Оврей. Сантиметрах в тридцати от пола сквозь обе оболочки палатки следует сделать рукав, через который внутрь палатки будет поступать воздух. Под рукавом должен стоять каталитический обогреватель, чтобы согревать поступающий извне воздух и понижать его влажность. С противоположной стороны во внутренней оболочке я попросил прорезать примерно на той же высоте два отверстия и еще одно в крыше внешней оболочки, как это обычно делается во всех палатках. При таком устройстве нагретый воздух должен собираться в верхней части палатки, затем вытекать через отверстия во внутренней оболочке, подниматься между двумя оболочками вверх и выходить наружу через третье отверстие. Для лучшей вентиляции я попросил сделать еще два отверстия во внешней оболочке, но не рядом, а на противоположных стенках. Такая конструкция обеспечивала максимальное сохранение тепла (рис. 7).

Снизу в палатке Лакорде предусматривалась специальная термоизоляционная прокладка из пенопласта, обладающая очень низкой теплопроводностью; эта прокладка помещалась между двумя оболочками пола. Я знал, что при таком устройстве на внешней нижней оболочке будет конденсироваться влага, и потребовал, чтобы изолирующая прокладка не соприкасалась с ней. Но не было уже ни времени, ни возможности вносить необходимые изменения. Пришлось согласиться на полумеру: мне обещали, что изолирующий слой будет заключен в герметическую оболочку.

Система вентиляции палатки Мишеля Сифра (разрез).

Все мое снаряжение должно было отвечать следующим требованиям: максимальная прочность и эффективная защита от обледенения и проникновения воды, от холода и конденсации влаги. Вес для меня был фактором второстепенным.

Чтобы оплатить все снаряжение, я подписал вексель на 3000 франков — цифра, которая чуть не свела меня с ума! Я говорил себе, что смогу оплатить этот долг, если добьюсь успеха. Но что, если все пойдет прахом? Придется тогда читать десятки и десятки лекций все о той же экспедиции на Цейлон. Короче, будущее мне отнюдь не улыбалось.

Возвратившись поздно вечером в Университетский квартал, я встретил Мэту, которая тут же спросила, договорился ли я с врачами.

В этом отношении дела мои обстояли далеко не блестяще, и я намеревался прибегнуть к услугам иностранных специалистов, живо интересующихся новыми для них областями исследований.

— Как, неужели тебя не будут обследовать французские врачи? — удивилась Мэта.

— Увы, это будут итальянцы.

— Ты им твердо обещал?

— Пока еще нет.

Три дня спустя, решив сделать последнюю попытку, я пришел в Министерство воздушного флота на бульвар Виктор. Мне сказали, что там есть психо-физиологический отдел Научно-исследовательского медицинского центра аэронавтики, возглавляемый генералом медицинской службы Гранпьером, который, возможно, заинтересуется моим экспериментом.

Меня представили полковнику медицинской службы Гроньо.

— Господин полковник, я намереваюсь пробыть два месяца в пещере при температуре 0° и максимальной влажности, на подземном леднике. Полагаю, что могу быть вам полезен как объект для физиологических исследований.

— Два месяца под землей в таких условиях? — удивился полковник. И, секунду подумав, заключил:

— Либо вас вытащат оттуда через несколько дней, либо вы погибнете.

— Вовсе нет, господин полковник! Этот эксперимент задуман давно; чтобы осуществить его, я потратил несколько месяцев и я доведу его до конца. Однако вы можете мне помочь, если подвергнете меня полному медицинскому обследованию до и после опыта. Тогда можно будет определить, как влияют на организм, особенно на зрение, самые неблагоприятные условия существования.

— Хорошо, мы вами займемся. Отведи этого парня к физиологам,— приказал он своему вестовому.— Сначала к майору Анжибу, а потом к инженер-майору Брису, может быть, ему понадобится какая-нибудь аппаратура.

Я подробно изложил свой проект майору Анжибу, которому уже рассказал обо мне полковник Гроньо. Анжибу особенно заинтересовался моим решением обойтись без часов и полностью одобрил разработанный мною метод учета периодов сна и бодрствования, а также изменений ритма сердечной деятельности. Узнав о моем желании изучить, как будет теряться представление о времени, он подсказал мне измерять также короткие промежутки, не превышающие нескольких минут. Я решил ограничить свой опыт жизни вне времени двадцатью днями, опасаясь, что больше не выдержу. Мой друг и сосед по комнате, американский студент Майк Арон, изучавший психологию, живо заинтересовался моим экспериментом. И именно он должен был окончательно установить длительность моего пребывания под землей. Но если я смогу обходиться без часов, я сам продлю опыт, насколько возможно, ибо изучение представления о времени было основной задачей эксперимента с биологической точки зрения.

На следующий день меня принял в университетской клинике доктор Персево. Я изложил ему свои планы:

— Мне хотелось бы изучить, как повлияет на организм двухмесячное пребывание в подземной пещере с необычайно суровым, сырым и холодным климатом. Чтобы мое добровольное заключение не было бесполезным, необходимо подвергнуть меня полному медицинскому обследованию до и после опыта. Сам я не медик, и моих знаний для всего этого совершенно недостаточно. Не возьмете ли вы на себя труд сделать все необходимые для такого эксперимента анализы? Конечно, самое интересное — это проследить за усвояемостью кальция. Я ведь буду полностью лишен солнечного света. Результаты наверняка будут любопытные...

— Я согласен,— ответил доктор Персево и принялся составлять список необходимых анализов.

Я понимал, что в условиях, в которых я окажусь,— в абсолютной темноте, при слабом свете электрической лампочки — мое зрение неизбежно претерпит какие-то изменения, а возможно, и слух тоже! Поэтому я обратился к психологу Андре Жассо, чтобы узнать, не заинтересует ли и его мой эксперимент. Андре Жассо рассказал мне, что существует ряд усовершенствованных приборов для изучения абсолютной и относительной восприимчивости к свету, к цветам, остроты ночного зрения и тому подобное. Такие исследования зрения одновременно помогают выявлять признаки утомляемости. Но по этому вопросу, сказал он, мне следует обратиться в военное учреждение, например в Военно-воздушные силы, где есть вся необходимая аппаратура. Кроме того, он объяснил мне, что можно провести испытания на восприимчивость кожи к теплу и холоду, на динамическую восприимчивость (способность точно воспроизводить скорость и частоту колебаний), на способность ориентироваться в пространстве, на скорость реакций и так далее. В течение целого месяца Андре Жассо подвергал меня различным психологическим исследованиям, испытаниям, клиническим опросам, стараясь составить наиболее полное представление о моей личности, чтобы повторить эти исследования, когда я выйду на поверхность.

Две недели длились физиологические и биологические исследования. Анализы крови и мочи, рентгеновские снимки, различные лабораторные опыты следовали один за другим. С помощью электронного прерывателя была изучена моя нервно-мышечная возбудимость. Многочисленные электрокардиограммы зафиксировали работу сердца. Обмен веществ (метаболизм) проверяли одновременно врачи Военно-воздушных сил — профессора Шайли-Берт и Плас, а также доктор Персево. Мне пришлось даже крутить до полного изнеможения педали велосипеда Флейша, чтобы врачи смогли замерить максимальное количество кислорода, поглощаемого моими легкими...

По совету профессора Пласа я отправился в Главную медицинскую комиссию Военно-воздушных сил и обратился к майору медицинской службы Пердрейю. Я попросил его исследовать мое зрение до и после эксперимента, чтобы получить самые точные данные. Майор Пердрей живо заинтересовался этим предложением и решил сам провести соответствующие функциональное и электроретинографическое исследования.

Все медики — и ученые, и лечащие врачи, и психологи — помогли мне провести задуманный эксперимент, и я хочу выразить им особую благодарность. Теперь я был уверен, что намеченная мною цель будет достигнута, и это придавало мне мужества, без которого я бы не смог выжить в суровой среде ледяного подземелья. Экспедиция была спасена.

Начало подготовительных работ я наметил на первые числа июня. Тридцать первого мая группа спелеологов из клуба Мартеля в Ницце (Французский альпийский клуб) поднялась на Маргуарейс, чтобы проверить, много ли на массиве снега. Оставив машины на перевале Тенда, маленькая группа добралась по хребту до вершины Карсенна. Отсюда с высоты 2300 метров как на ладони расстилается с одной стороны плато Амбруаз, где должен расположиться базовый лагерь, а с другой — впадина Конка-делле-Карсенна, где среди россыпи белых камней виден вход в пропасть Скарассон. Они взглянули вниз: кругом, насколько хватало глаз, перед ними расстилалось толстое снежное покрывало.

На следующий день я уже знал об этом и решил отсрочить начало экспедиции.

Мне предстояло еще завершить последние медицинские исследования и подготовить снаряжение для отправки в Ниццу, где оно должно было нас ожидать. Две недели спустя Жан-Пьер Меретё, Джеки Мёнье и Пьер Никола поднялись по руслу Риу-Фреи на плато Амбруаз посмотреть, не стаял ли снег. Снега не было. Значит, через несколько дней можно будет начинать переброску снаряжения в базовый лагерь.

Распределили обязанности. Тони и Жан-Пьер должны раздобыть доски, которые необходимо будет закрепить на леднике; Ивон — найти рейки, чтобы вбить их в ледник для измерения скорости его движения; Джеки и Жан-Пьер взялись обеспечить меня продовольствием; Абель и Филипп — протянуть телефонную линию. Ноэли охотно согласилась собирать всевозможную информацию, заниматься почтой и быть как бы связующим звеном между мной и моими товарищами. Что касается Пьера Никола, он должен был помогать мне во всех деловых вопросах, а также участвовать в подготовке к спуску. Клод Соважо стал нашим официальным "фотокорреспондентом".

Наконец-то экспедиция окончательно оформилась, и каждый с жаром принялся за свое дело.

Я отправился к майору Риоле, командиру 6-й роты республиканской безопасности, который мне уже помог в прошлом году, прислав своих горных стрелков. Майор Риоле встретил меня радушно и тут же согласился оказать полную поддержку. Он выделил в помощь нам тех же горных стрелков на все время экспедиции. Большая группа людей должна была помочь нам в устройстве моего подземного жилища. Кроме того, майор приказал установить на время моего пребывания под землей два круглосуточных поста: один в лагере Амбруаз, другой — у выхода из пропасти. Последний должен был отмечать все мои телефонные звонки и осуществлять официальный контроль над опытом. Такая помощь была неоценима! Не теряя времени, я связался с сержантом Лафлёром, который должен был руководить всеми операциями на месте, и с его помощниками — ефрейторами Канова и Спренжером.

В тот же день я посетил начальника Национальной службы гражданской обороны департамента Приморских Альп Фора. Он принял меня превосходно и, договорившись с префектом департамента Приморских Альп Пьером Жаном Моатти, обещал прислать вертолет для переброски нашего снаряжения, которое весило несколько тонн.

На следующий день я встретился с профессором Жаком Буркаром в его знаменитой лаборатории Подводной морской геологии в Вильфранш-сюр-Мер. Там я узнал, что в порту находится доктор Ален Бомбар. Мне удалось встретиться с этим удивительным человеком, чей спортивный и научный подвиг еще в 1952 году потряс мое мальчишеское воображение. В отличие от всех, с кем я говорил до сих пор, доктор Бомбар сразу же понял истинное значение моего эксперимента для спасения заживо погребенных и особенно для жизни в убежищах и на искусственных спутниках. Наиболее интересным и наиболее трудным в этом опыте ему казалось мое решение обойтись без часов или каких-либо других показателей времени и таким образом полностью изолировать свой суточный жизненный цикл.

Я очень жалел, что не встретил раньше этого отважного человека, такого простого и сердечного. Только теперь я смог оценить его высокие моральные качества, его вечно живой ищущий ум ученого, всегда готовый к восприятию новых идей. Как и Морис Герцог, он проникся ко мне доверием.

— Я верю в вас, Сифр, вы добьетесь успеха!

— Благодарю вас, доктор Бомбар.

Мы с майором Риоле решили, что операции на плато начнутся в пятницу 29 июня. Накануне все снаряжение было перевезено к Ноэли Шошон в поместье Этуаль в Ницце. Грузы делились на подземное и наземное снаряжение. В первую группу входило все, что мне могло понадобиться для подземной "зимовки",— палатка, продовольствие, измерительные инструменты, около тонны оборудования и прочее. Грузы второй группы предназначались для базового лагеря на плато Амбруаз и подразделялись на срочный и грузы первой и второй категории.

В пятницу с утра большой отряд горных стрелков под командованием ефрейтора Лафлёра переправил все эти грузы в деревушку Сен-Дальмас де Тенда. Мы выбрали это селение потому, что там стоял пограничный отряд республиканской безопасности и имелось футбольное поле, которое служило одновременно площадкой для приземления вертолетов. Это намного облегчало проблему связи и доставки горючего для вертолетов. Здесь к отряду стрелков присоединились три спелеолога: Жан-Пьер Меретё, Джеки Мёнье и Пьер Никола.

Поскольку вертолет Национальной службы гражданской обороны, который должен был перебрасывать снаряжение, застрял где-то в Ницце, стрелки сами взялись перенести грузы на плато Амбруаз в лагерь № 1, расположенный на высоте 2100 метров в 17 километрах от пограничного поста на перевале Тенда. На плато можно подняться двумя так называемыми "стратегическими дорогами", а попросту вьючными тропами, с юга и с севера. Северная тропа засыпана обледенелым фирном, южная менее проходима, но мы выбрали все-таки последнюю.

В пять часов утра Лафлёр формирует "колонну" из двух джипов со срочным грузом и с грузами первой и второй категорий. Подземное снаряжение остается в Сен-Дальмасе. Впереди идет небольшой отряд с радиопередатчиком, он предупреждает о каждом опасном повороте. Дорога в ужасном состоянии, и ее приходится все время расчищать. В 11 часов машины окончательно застревают у пограничного знака № 211. Шестнадцать горных стрелков и три спелеолога складывают часть снаряжения на перевале Перл, а остальное — сотни килограммов срочного груза и груза первой категории — тащат на себе на плато Амбруаз. Работа тяжелая, особенно когда так чертовски холодно. Семь горных стрелков остаются в лагере на плато Амбруаз, а остальные спускаются с перевала Перл и возвращаются в свои казармы в Ницце.

За субботу маленькая группа, оставшаяся на массиве Маргуарейс, ценой невероятных усилий успевает до темноты перенести в базовый лагерь все снаряжение.

В понедельник 2 июля Филипп Энглендер и Пьер Делорм форсированным маршем за пять часов добираются до лагеря, чтобы помочь своим товарищам.

Теперь им предстоит перетаскивать все необходимое с плато Амбруаз к Скарассону, чтобы подготовиться к спуску в пропасть.

Спелеологи сначала спускаются на глубину 50 метров и убеждаются, что обстановка крайне неблагоприятная: стенки колодцев покрыты толстой коркой льда, и в каждом из колодцев низвергаются настоящие маленькие водопады. Весь следующий день уходит на проводку телефонного кабеля в глубь пропасти. Скопления льда и снега не только усложняют работу, но и делают ее опасной. Спелеологи и горные стрелки проводят под землей семь часов и выбираются на поверхность насквозь мокрые и замерзшие. Этим летом условия работы в пропасти невероятно тяжелы, но к концу дня цель все-таки достигнута: телефонная линия протянута до входа в последний колодец.

В Ницце тем временем дела обстояли по-прежнему. Вертолета все не было, и я приходил в отчаяние. Нужно было перебросить еще сотни килограммов груза, в том числе 120 литров горючего для моего обогревателя и большую связку досок. О том, чтобы перенести все это на плечах, не было и речи — спасти нас мог только вертолет, но в Ницце никто не знал, когда он прибудет на место. Каждое утро и каждый вечер я принимал сообщения под шифром "Канаста"² о ходе работ на Маргуарейсе и отдавал соответствующие распоряжения. Сам я в этой фазе работ не принимал участия, целиком доверившись горным стрелкам. Теперь-то я знаю, что положение их было прескверное и что они зачастую работали впроголодь.

К пятому июля положение становится трагическим. В лагере на Маргуарейсе практически делать больше нечего и все ждут меня. Осталось лишь поставить вехи на всем пути от базового лагеря до Скарассона, чтобы не заблудиться в тумане, и завершить кое-какие работы по благоустройству лагеря на поверхности.

Начальник Национальной службы гражданской обороны Фор, делающий все, чтобы помочь нашей экспедиции, вынужден сообщить мне, что вертолет прибудет лишь на следующей неделе. Итак, мой спуск, и без того уже перенесенный с 4 на 8 июля, откладывается до воскресенья 15 июля. Я немедленно созываю в Альпийском клубе общее совещание, на котором присутствуют почти все участники экспедиции, лейтенант Тессье и ефрейтор Лафлёр, представляющий майора Риоле. Разгораются жаркие споры, ибо речь идет об изменении наших планов в связи с создавшимся положением. Я настаиваю, чтобы горные стрелки и спелеологи не покидали лагеря на Маргуарейсе, но большинство моих товарищей возражает. Они предлагают, чтобы вся труппа выступила в пятницу 13-го июля, и я должен быть на месте в воскресенье, — разумеется, если прилетит вертолет. Я категорически против этого плана: одно упоминание о вертолете бросает меня то в жар, то в холод. Нет уж, лучше рассчитывать только на людей!

— Давайте перенесем то, что можно, на себе! — предлагаю я.— Вертолетом мы всегда успеем воспользоваться, если он вообще появится.

Ефрейтор Лафлёр поддерживает меня, и наконец мы приходим к решению: начиная с завтрашнего дня несколько групп, сменяя одна другую, будут переносить снаряжение на массив Маргуарейс.

Атмосфера в моем доме накалена до предела. Пытаясь проследить за всеми деталями последних приготовлений, я извожу не только моих родителей, но и товарищей, которые у меня остановились. Наша квартира превратилась в какое-то общежитие: здесь и Мёнье, решивший отдохнуть несколько дней перед экспедицией, и гляциологи Лориус и Кан, и фотограф Клод Соважо со своей женой, приехавшей из Парижа. Одни спят на балконе, другие в коридоре, третьи в моей комнате, заваленной всевозможными предметами, оставленными на последнюю минуту сборов. Множество вопросов еще не решено. Так, нам не хватает нескольких километров телефонного кабеля, чтобы обеспечить связь между пропастью Скарассон и базовым лагерем. С утра до вечера я бегаю по разным инстанциям с ходатайствами, вместо того чтобы отдохнуть перед многодневным заключением под землей. Но это невозможно, я чересчур возбужден. Уверенно и не без успеха я руковожу всеми операциями.

В горячке последних приготовлений мы едва заметили появление корреспондента радио Монте-Карло Пьера Амеля. Он предлагает установить в моей палатке микрофон, а снаружи — магнитофон. Таким образом все мои телефонные разговоры будут записаны, а по окончании эксперимента радио Монте-Карло передаст мне копии всех пленок. В обмен за эту любезность они хотели бы использовать в своих радиопередачах отрывки из записей. Это нежданная удача, и я, конечно, принимаю предложение.

Мне очень хотелось, чтобы кто-нибудь из нас, а лучше всего Абель Шошон, заснял на 16-миллиметровую пленку фильм о нашей экспедиции и о том, как я буду спускаться в пропасть. Но, к сожалению, я уже задолжал 3000 франков за свои фильмы и съемки Соважо, поэтому новые расходы были мне не по карману. Пришлось довольствоваться хотя и очень хорошей, но 8-миллиметровой кинокамерой Абеля.

В пятницу 6 июля начался новый штурм. Отряд горных стрелков присоединился в Сен-Дальмасе де Тенда к группе Ива Креаша; отсюда, разбившись на партии, они двинулись на плато Амбруаз. Затем стрелки вновь вернулись к машине за снаряжением — а до нее было два часа хода! Наступил вечер, и они заночевали тут же на дороге. На следующий день большая группа горных стрелков и спелеологов с тяжелым грузом продовольствия и снаряжения добралась до пропасти.

Жерар Каппа, спелеолог	Ив Креаш, спелеолог, покоритель Маргуарейса	Филипп Энглендер, генеральный секретарь Французского спелеологического института	Ноэли Шошон, генеральный секретарь клуба Мартеля в Ницце
Пьер Никола, студент-математик	Жан-Пьер Мерете, студент	Абель Шошон, кинооператор экспедиции	Марк-Мишо, инженер-электрик, президент Французского спелеологического института

Креаш, Лориус, Кан и Соважо спустились в глубину подземелья с портативным буром и другим оборудованием, чтобы установить на леднике вехи. Креаш, один из прославленных асов мировой спелеологии, обнаружил, что ледниковая морена за год претерпела очень большие изменения, и хотел даже отменить экспедицию. Ровная площадка размером около трех квадратных метров, заранее выбранная им в прошлом году для укладки тюков со снаряжением, теперь была почти совсем завалена камнями и льдом.

К вечеру все же моя палатка была поставлена прямо на льду на горизонтальной площадке ледника, и в эту же ночь мои друзья обновили ее. Ночь прошла отвратительно, а наутро они приступили к установке вех и геодезической фотосъемке (фотограммометрии) ледника. Креаш и Соважо поднялись на поверхность. Лориус и Кан должны были остаться в пропасти еще два-три дня.

Превосходная новость! Сегодня, когда я шел к майору Риоле, увидел вертолет, а рядом с ним капитана Вердье и пилота Гравиу. Теперь уж ничто не помешает мне спуститься в пропасть! Я знаю, что все снаряжение будет без труда переброшено на Маргуарейс.

Воскресенье, 8 июля

Тем временем Абель Шошон и Антуан Сенни разведали вьючную тропу на Монези, на итальянской стороне. То тут, то там путь преграждали обледенелые снежные заносы, и последние шесть километров можно было преодолеть только пешком.

Едва занялось утро, вертолет начал курсировать между Сен-Дальмасом и Маргуарейсом. С помощью Порроры, хозяина гостиницы "Европа", который добровольно согласился кормить всю экспедицию, и Лафлёра с его людьми мы переносим все подземное снаряжение на футбольное поле. Вертолет беспрерывно курсирует с семи утра до часу дня. На перевале Скарассон на высоте 2300 метров удалось расчистить разгрузочную площадку, где и складываются наши тюки.

В один из рейсов я снова с удовольствием пролетаю над этим удивительным белым массивом, где нет ни единого деревца. На перевале вертолет опускается не выключая двигателя, и сразу люди выстраиваются в цепочку, чтобы ускорить выгрузку. Пользуясь случаем, я спрыгиваю на землю — в Сен-Дальмас я решил ехать следующим рейсом. Небо великолепное, синее-синее, без единого облачка — лучшего нельзя и желать. В прошлом году капитану Балле было куда труднее: из-за густой облачности и сильного ветра летать над массивом было небезопасно.

Полной грудью вдыхал я чистый горный воздух. Меня пьянил вид известковых оголенных склонов Маргуарейса, в глубине которых скрывается одна из самых обширных в мире гидрогеологических систем.

Остаток недели ушел на доставку снаряжения на дно пропасти. Грузы пришлось переносить на себе и частично опускать с помощью своего рода подвесной канатной дороги, которой горные стрелки обычно пользуются для эвакуации раненых.

В пятницу 13 июля и я наконец перебрался на Маргуарейс. За оставшиеся дни до моего спуска в подземную пещеру я смогу акклиматизироваться и попривыкнуть к высоте. Проводы меня нисколько не взволновали, ибо я твердо верил в успех эксперимента. О моих родителях этого не скажешь. Особенно горевала мать, боясь, что увидит меня только мертвым или сумасшедшим. Но половина пути уже пройдена, дело зашло настолько далеко, что отступать нельзя. К тому же я и не собираюсь отступать: я страстно верю в призыв судьбы.

С пятницы до воскресенья я почти ничего не делаю. Я отдыхаю, в то время как мои товарищи изнемогают от

непосильного труда в ужасных условиях, которые отнюдь не улучшаются. Шутка ли — доставить на себе на дно пропасти тонну грузов! А тут еще я отдаю им распоряжения на время моего пребывания под землей. Но так надо. Надо твердо распределить обязанности, чтобы избежать беспорядка.

Воскресенье, 15 июля

Сегодня все встали поздно. Сказалось напряжение последних дней. Усталость сломила даже самых выносливых. Холод, сырость, сквозняки, а главное — многочасовые дежурства на ледяных уступах доконали и спелеологов и стрелков. В принципе это воскресенье должно было стать долгожданным днем "икс", но мы получили радиограмму, в которой меня просили отложить спуск на 24 часа. В 17 часов 30 минут мы сообщили об этой отсрочке парижскому радио, радио Монте-Карло и газете "Ницца-Матен", только что опубликовавшей большую доброжелательную статью о нашей экспедиции.

² Канаста — популярная карточная игра.